Сулейман с нетерпением ждал возвращения домой. Конечно, его военная прыть сподвигала его на новые и новые завоевания, да и сам он скучал, когда слишком долго просиживал зад в столице, однако после трех лет, проведённых на поле боя, ему не терпелось вернуться в свои покои. Сходить в бани, поесть разнообразной, доведенной до вкуса пищи, поспать на своей широкой постели, не чувствуя, как из щелей его просторного шатра задувает холодный ветер, а спина болит от неудобного походного матраца. Вдохнуть наконец приятный аромат розового масла, которым натирают прекрасных молодых хатун перед тем, как отправить их в покои повелителя. Наслаждение, да и только.

И все-же дела империи не терпели отлагательств, и уже на утро после праздника Сулейман приступил к привычным обязанностям. Стоило отметить, что Шехзаде Осман неплохо справился с поставленной перед них задачей регента, и никаких значительных проблем в государстве за время отсутствия падишаха не произошло. Конечно, не во всем его ещё неопытный сын смог разобраться наилучшим образом, даже не смотря на поддержку матери и оставшихся в столице Пашей, но падишах не стремился критиковать Османа, напоминая себе, что и сам когда-то был на его месте, и точно так же допускал ошибки.

Сегодняшний же день стал для Сулеймана каким-то днем встреч. Видимо все обитатели дворца, что предпочитали не тревожить его сразу после прибытия, посчитали, что прошло достаточно времени, повелитель успел отдохнуть, и словно выстроились в очередь за дверьми его покоев. Была у него и главная калфа, и управляющая гаремом Хюррем Султан, и Шадие с сыном, и главный евнух, и хранитель покоев, и Михришах вместе с супругом Синаном Пашой. Удивляло разве что то, что Фатьма сегодня оставила его без своего визита. Её возвращение в столицу сначала удивило повелителя, после же он осознал, что поступка более предсказуемого нельзя себе и представить. Сестра явно намеревалась вернуть его расположение, и хотя Сулейману и хотелось сказать ей, что она зря старается, на деле же он понимал, что за прошедшие годы злость его изрядно поутихла, а совершенному ей проступку он вполне мог найти оправдание, которое к слову соответствовало и тем заверениям, что Фатьма писала в своих письмах. Однако падишах понимал, что не может позволить ей получить его прощение так быстро. Не смотря на собственные чувства, он хорошо знал Фатьму, и понимал, что если сейчас не припугнет её как следует, в дальнейшем один из них может лишиться всего самого дорогого, в том числе жизни.

Когда же в дверь в очередной раз постучали, падишах безразлично поднял глаза от сверка, который изучал в тот момент, теряясь в догадках относительно того, кто же на этот раз пожаловал к нему с визитом. Когда же ага сообщил, что в коридоре ожидает Атийе Султан, Сулейман встрепенулся и велет пропустить свою главную фаворитку. Удивительно, но с момента его прибытия они виделись лишь однажды, да и то в момент, когда у полячки не было возможности ускользнуть от него. В остальное же время она будто специально избегала любой возможной встречи, что наводило Сулеймана на разнообразные мысли. Их последняя встреча, как и несколько предыдущих, закончились весьма сомнительно. Каждый из них носил в своём сердце множество обид, они копились там годами, но даже не смотря на то, что они все высказали друг другу, эти обиды почему-то не исчезли, не испарились, не позволили отпустить и забыть.

Однако не одни лишь обиды томились в сердце повелителя. Стоило Атийе показаться на пороге, как сердце предательски пропустило удар от одного лишь взгляда на прекрасную белокурую женщину, что родила ему пятерых детей. Нет, он никогда не перестанет восхищаться её великолепием, ведь в жизни своей не видел женщины более прекрасной, чем она. И пусть его гарем полон молодых наложниц, каждая из которых готова на все, чтобы угодить ему, а лишь этот притворно холодный взгляд зелёных как изумруды, умудренных жизнью глаз может заставить его сердце трепетать, словно ему снова шестнадцать.

- Атийе. - спокойно произносит мужчина, откладывая свою бумагу и поднимая на полячку свой взгляд. - Ну раз так, рассказывай, с чем пожаловала. - даёт он свое позволение, оставаясь совершенно невозмутимым. Взгляд его скользит по её стройному хрупкому телу вниз, а после снова поднимается вверх, надеясь встретиться там с её глазами, но фаворитка не смотрит на него. Она поздравляет его с победой, и он привычно кивает в знак благодарности, наверное в сотый раз за сегодня.

Когда же султана начинает говорить про вакф, Сулейман чувствует каплю разочарования, хотя сам не может объяснить причины подобного чувства. Будто он надеялся на что-то иное, и сейчас слова женщины огорчают его. Однако он не подаёт виду, в конце концов, Атийе затеяла благое дело, и не смотря на собственные желания он не может отрицать этой истины. Он кивает, когда поляка сообщает, что ей не хватает средств, и снова кивает, когда она протягивает ему книгу с именами благотворителей и прочих принимающих участие в строительстве людей. Он не ведёт и бровью, когда султанша озвучивает нужную ей сумму, в конце концов, Атийе много лет управляла его гаремом, и прекрасно знает, какими суммами волен распоряжаться падишах.

Бросая беглый взгляд на книгу, он откладывает её на стол, и поднимает взгляд на Атийе, на этот раз наконец встречаясь с ней глазами.
- Подобное стремление похвально, Атийе, я рад, что ты не теряла времени в Конье. Впрочем, я и не сомневался, что ты не станешь сидеть сложа руки. Я изучу твои бумаги, однако это никак не повлияет на моё решение. Завтра же утром тебе предоставят необходимые средства. - Сулейман улыбнулся уголками губ, ему нравилось осознавать, что он делает своей женщине такой дорогостоящий подарок просто так, потому что она об этом попросила. - Мы выиграли войну, и привезли с собой множество трофеев, в том числе и человеческих. Если нужно, я направлю в Конью больше рабов, чтобы строительство вакфа было завершено быстрее. -

Сулейман теряется в догадках. Поведение Атийе было слишком обычно, слишком безразлично, как тогда, когда она управляла его гаремом, но больше не правила в его спальне. Падишах ещё тогда все никак не мог понять, разлюбила ли она его после всего, что было между ними, или это её гордость просто не позволяет ей выдавать своих истинных чувств? Однако после случившегося незадолго до похода, когда маски были сброшены, а правда вылилась наружу подобно лавине, накрывая их обоих с головой, повелитель получил ответы на свои вопросы.
Тогда ему казалось, что теперь все будет ясно, как день. Но вот она снова стоит перед ним, такая холодная и неприступная, как отвесная скала в открытом море, и он вновь не знает, что думать об этом. Конечно, он не рассчитывал на то, что Атийе бросится к нему в объятия, стоит им только остаться наедине, он поправде говоря вообще не думал о том, как пройдёт их первая встреча после похода. Все его мысли касательно своей любимой женщины были скорее более абстрактными, основанными на чувствах и эмоциях, а вовсе не на действиях или словах. Сулейман скучал по ней, как не скучал ни по одной другой, даже сейчас, когда между ними уже успели встать и Эмине, и Шадие. Однако она кажется совсем не разделяет его чувств. Что, если виной всем её откровениям было то самое помутнение разума? Что если под действием трав Атийе сама не знала, что говорит, и теперь жалеет обо всем, что было между ними, и совсем не хочет возвращаться к тому, что уже давно вычеркнула из своей жизни?
Много вопросов было в голове повелителя, и сейчас какой-то вакф волновал его меньше всех тех вещей, которые они могли бы обсудить. Однако и нападать на мать пятерых своих детей с прямыми вопросами, заставляя её отвечать перед самим султаном Сулейман тоже не хотел. Потому он продолжил играть в затеянную полячкой игру, надеясь прочесть что-то важное между строк даже во время такого формального разговора.
- Чтож, думаю, подобный повод будет отличной возможностью прокатиться в Конью и проверить, как там справляется наш сын. -
Повелитель улыбнулся вполне добродушно. Конечно, в каждом санджаке у него были свои верные люди, которые докладывали ему о положении дел, да и к самому Искандеру падишах относился с большим доверием, однако навестить сына и своими глазами посмотреть, как тот справляется с правлением никогда не будет лишним.
Атийе собирается уходить, но мужчина не готов расставаться с ней так скоро.
- Постой. - произносит он кажется слишком отчаянно, поднимаясь на ноги, но уже через секунду снова берет себя в руки, складывая ладони за спиной в замок и степенно двигаясь вперёд, подходя ближе к полячке.
- Куда же ты так спешишь? Останься не на долго, расскажи мне, как прошли для тебя эти годы? Как ты себя чувствуешь после... болезни? Что говорят лекари? -

Кажется она заметила, как сильно не хочет он ее отпускать. Чтож, и пусть. К чему все эти игры, что они ведут вот уже несколько лет, с перерывом на войну? Двое взрослых людей, которых не разделяют никакие препятствия, все время находят причины, чтобы не быть вместе, хотя уже давно могли бы перешагнуть разделяющую их черту. Но что-то будто останавливает их, не дает сделать шаг на встречу. Старые обиды? Или может собственная гордость? Нежелание признать, что даже после стольких лет они все еще нуждаются друг в друге? Ей проще заняться делами детей, ему - найти новую фаворитку, они - воплощение силы для других, и в то же время яркий пример трусости друг для друга.
Когда Атийе говорит про попытку убить ее, Сулейман хмурится. Ему неприятно признавать, что этот вопрос так и остался не закрытым, а виновные в подобном тяжком преступлении не были наказаны. Конечно, по дворцу ходило множество подозрений и сплетен, врагов у бывшей управляющей гаремом всегда было немало, ее власти и статусу завидовали почти все, даже те, кто по собственному положению ничем ей не уступал. Однако правосудие не может основываться на сплетнях и пересудах, а кроме них найти так ничего и не удалось.
- Мне жаль, что преступник так и не был найден, Атийе. Я поручил Ферхаду Паше заняться этим делом, однако до похода он так и не смог ничего выяснить. Я прикажу ему вновь возобновить расследование, иногда время играет нам на руку в таких вопросах. -
Конечно, Сулейман не надеялся на чудо, и прекрасно понимал, что найти улики по прошествии трех лет почти невозможно. Однако и говорить матери своих детей о том, что покушение на ее жизнь так и останется неотмщенным он тоже не мог. К тому же, Атийе никогда не была глупой, и наверняка прекрасно понимала, что к чему, особенно учитывая ее опыт в управлении гаремом, где то и дело что-то происходило, и найти виновных удавалось далеко не всегда.
- Однако я рад, что это были лишь травы. - Сулейман ухмыльнулся, глядя на полячку сверху вниз. Он шутил не часто, однако рядом с ней всегда чувствовал себя свободно. - Если бы это было не покушение, я даже не знаю, как смирился бы с твоим сумасшествием. -
Конечно, все это было не смешно. Он помнит, как сильно испугался в ту ночь, когда еле успел снять бредящую полячку с перил ее балкона, помешав ей отправиться вслед за младшим сыном. Но обсуждать те тяжелые чувства не хотелось, да и самой султанше такой разговор вряд ли был бы приятен.
Она говорит про Шадие, и лицо ее остается безразличным, но Сулейман знает, что она чувствует на самом деле. В те несколько моментов откровений, что случились у них до похода, она ясно дала повелителю понять, что творится в ее душе, даже после стольких лет. Удивительно, но иногда совершенно очевидные вещи начинают что-то для нас значить только после того, как мы услышим их в нужном свете. Всю свою жизнь Сулейман считал свое право пользоваться собственным гаремом почти священным. Он никогда не был ловеласом, и привязывался к женщинам, с которым делил ложе, не нуждаясь после в других, однако никогда он не задумывался над тем, каково было тем из них, кто оставался забыт им. Салиха, Гюльшах, Атийе...он всегда считал, что они должны понимать, чьими женщинами являются, и принимать это, не смотря на ревность и гордость. И ему казалось, что все так и было. Даже на обиды их он не обращал особого внимания, полагая, что им просто нужно время, чтобы привыкнуть к новому порядку.
Как же он был глуп. Но прошлого не воротишь, а даже если бы это и было возможно, он скорее всего ничего бы не изменил. На все, что происходит в их жизнях, есть воля всевышнего, и он не в праве оспаривать эту волю, или идти против нее.
- Иншаллах. - На слова Атийе о сыне Сулейман лишь кивает, ему нечего сказать о мальчике, который скорее всего не доживет и до совершеннолетия. Конечно, это не значит, что к нему не будут относиться с должным уважением, ведь он - шехзаде, наследник Династии, однако думать о ожидающей его судьбе было слишком печально. Наверное это возраст так влиял на мужчину, но в последнее время он все больше задумывался о чувствах, и пока сам не мог понять, хорошо ли это, или плохо.
- Я старею, Атийе. - отвечает Сулейман с грустной улыбкой. - Раньше походы давались мне проще. Теперь я смотрю на своих сыновей, на славных шехзаде, и вижу в них будущее этой империи. Я же больше похож на ее прошлое. У меня болит спина от твердого походного матраса, мне тяжело спать, когда во все щели палатки дует ветер, я руки немеют от долгого держания поводий. Но я еще держусь, стараюсь молодиться подле них, чтобы не думали, что их отец - совсем дряхлый старик. А то спишут меня со счетов окончательно. -
Сулейман улыбается. Он смотрит на полячку и чувствует легкость, которой не чувствовал уже очень давно. Ему будто стало проще дышать, хотя до этого он и не подозревал, что у него есть проблемы с дыханием. Он не хочет расставаться с ней, ему хочется продолжить этот непринужденный разговор, хочется, чтобы она как раньше хохотала вместе с ним, сидя на подушках у огня в камине, и улыбалась. Аллах, как он скучает по ее улыбке...
- Не хочешь отужинать со мной? - вдруг спрашивает он, и надежда загорается в его взгляде. - Я прикажу подать твою любимую айву на десерт. Вспомним былые времена. -
Он замолкает в ожидании ее ответа, но тишину комнаты разрезает вовсе не голос полячки. Глухой стук в дверь, и в покои повелителя входит ага.
- Повелитель, прошу простить за беспокойство. Гюль ага привел хатун, которую вы велели приготовить к вечеру. -