День сегодня выдался не из легких. Сулейман начинал постепенно готовиться к походу на Персию, который должен был начаться весной, и принимал у себя пашей, обсуждая с ними подготовку и раздавая приказы. Времени оставалось немного, казна после страшной эпидемии была опустошена, народ по всей империи переживал не лучшие времена, и Сулейман надеялся, что до приходя весны ему удастся окончательно побороть заразу и разобраться с ее последствиями.
Когда же встречи были окончены, повелитель устроился на балконе не смотря на холод, что уже опускался на Стамбул, и приказал подать его ужин туда. Усталось наваливалась все сильнее с каждой минутой, что он проводил наедине с собой, и съев несколько кусков хлеба Сулейман приказал все убрать, оставив на своем столе лишь тарелку с фруктами, и устроился на диване с книгой, предполагая, что через несколько страниц его начнет клонить в сон.
Однако не успел он прочесть и пары строк, как в дверь постучали, и в покои вошел ага, сообщая о приходе Атийе Султан. Устало поднимая глаза от книги, повелитель вздохнул. Последняя их встреча с Атийе прошла не особенно приятно, и повелитель все еще чувствовал раздражение, когда вспоминал их разговор. Однако он понимал, что после потери младшего шехзаде его фаворитка переживала за остальных детей лишь сильнее, и он не мог винить ее в этом. Конечно, это не давало ей права так себя вести, однако не служило и поводом для того, чтобы не пускать к себе управляющую своим гаремом.
- Пропусти. - устало произнес султан после недолгих раздумий, и медленно отложил книгу, поднимаясь на ноги и складывая руки за спиной в замок.
Когда Атийе вошла в покои, привычно приседая в поклоне, Сулейман молча смотрел на нее, ожидая услышать причину ее прихода. Когда же она озвучила ее, губы повелителя дрогнули, изгибаясь в ухмылке. Он, конечно, понимал, что его согласие на свадьбу Искандера и дочери капудана паши обрадует султаншу, однако не думал, что она придет благодарить его за принятое решение, будто полагая, что это из-за ее просьбы он согласился на этот брак.
Однако отвечать повелитель не спешил. Ему хотелось узнать, что Атийе скажет дальше, и он смотрел на нее серьезно, выжидающе. Когда она выпрямилась, поднимая на него свои глаза, он увидел в них страх и раскаяние. Атийе всегда была умна, и за годы, проведенные в гареме успела досконально изучить его правила, потому прекрасно знала, чего от нее ждут. Оттого Сулейман не мог быть уверен в искренности ее извинений, однако раздумывать над этим ему сейчас не хотелось, уж слишком он устал сегодня.
- Твои извинения приняты, Атийе.
Сулейман помедлил, делая несколько шагов вперед, и останавливаясь в шаге от женщины. Теперь она казалась совсем маленькой, из-за своего невысокого роста она была дюймовочкой по сравнению с ним, и повелитель смотрел на нее сверху вниз, внимательно изучая ее лицо. Сегодня она выглядела свежее, чем прежде, мужчина отметил это, однако говорить ничего не стал. Сейчас было совсем не время для комплиментов.
- Однако мне удивительно слышать твою благодарность за принятое мною решение. Неужели ты думаешь, что я позволил этот брак из-за того, что ты о нем попросила? -

Он слышит в ее словах издевку. Или ему только кажется? Ее ответ вполне ожидаем, так на ее месте сказала бы любая, однако что на самом деле думает Атийе по этому поводу? От неё ведь наверняка не укрылся тот факт, что на протяжении долгих лет Султан выполнял почти все ее пожелания и капризы, с чем бы они не были связаны. Однако считает ли она это своей заслугой, или скорее заслугой их любви?
Сулейман и сам много раз задавался вопросом: как так получается, что почти все просьбы Атийе он принимал решение выполнить? Было ли здесь дело в том, что ему хотелось порадовать свою любимую женщину и мать своих детей, или, возможно, причиной здесь служило скорее то, что Атийе была умна и рассудительна, и с большинством ее предложений повелитель был согласен как султан, а не как любящий мужчина?
Он молчит, а она делает небольшую паузу, словно хочет проверить, ответит ли он что-то, а после продолжает. Она говорит, что пришла в первую очередь чтобы извиниться, и Сулейман знает, что она лукавит. Она пришла, чтобы проверить, пустит ли он ее в свои покои. Она пришла, чтобы узнать, на сколько сильно ее поведение оскорбило и разозлило его, она пришла, чтобы убедиться, что доступ к его телу и его разуму для неё все ещё открыт.
Атийе умело попыталась увести разговор в нужное ей русло, заговорив про новую фаворитку повелителя. Таким образом она вероятно надеялась смутить его, заставить почувствовать свою вину перед ней за то, что даже после смерти Эмине он вновь нашёл себе новую женщину, в очередной раз выбрав не ее. Но Сулейману надоело играть в эти игры. Ему надоело притворяться, надоело смотреть сквозь пальцы на гаремные склоки и интриги, которые то и дело устраивали его сестры, дочери и фаворитки, надоело делать вид, что он не понимает, чего хочет каждая из них. Все их стремления были ему хорошо известны, и уж кого-кого, а Атийе, его возлюбленную, мать пятерых его детей, он и вовсе читал как открытую книгу.
- О нет, Атийе, конечно ты не забыла, кто стоит перед тобой. Не забыла и никогда не забудешь. -
Правитель делает недолгую, но тяжелую паузу, приближаясь ещё на пол шага, и смотрит на султаншу в упор. Руки его остаются сложёнными за спиной, плечи его расправлены, а голова опущена вниз.
- Тебе кажется, что я не вижу, что ты делаешь. Что твои сладкие речи и невинный взгляд убедят меня в том, что твои намерения чисты и благородны, а слова - чистая правда. Однако я вижу тебя насквозь, Атийе. - Голос Сулеймана становится тише, в нем появляется хрипотца. Раздражение и злость начинают клокотать внутри, разжигая в его груди огонь негодования.
- Мне прекрасно известно, что ты делаешь, и чего хочешь добиться. Как прекрасно понятно и зачем тебе нужна эта свадьба. Однако уясни одну простую вещь: все мои решения основаны лишь на моих собственных желаниях и мыслях. И ни ты, ни все те другие, кто удостоился моей благосклонности, не смогут на это повлиять. -

Сулейман позволял своим близким многое. Он хоть и обладал взрывным, требовательным характером, на самом деле был добрым и отзывчивым человеком, особенно в прошлом, пока судьба не научила его быть осторожнее с собственной добротой. Он всегда замечал, когда им пытаются манипулировать, всегда знал, что почти все, что доходит до его ушей, тщательно фильтруется, и говорится для того, чтобы получить желаемый результат. И он понимал и принимал это, ведь в конечном итоге, он - правитель этой огромной империи, тень Аллаха на земле, лишь он способен принимать решения, и лишь к нему имеет смысл обращаться в случае необходимости.
Однако чем старше он становился, чем больше людей поднималось вместе с ним, обрастая властью, тем беспардоннее становились их попытки склонить решения султана в свою пользу. Все эти люди, достигшие своих высот лишь благодаря ему и его решениям, теперь хотели пробиться еще выше с его же помощью, только на этот раз они не ждали его благоволения, они пытались получить его другими путями. Лестью, обманом, лукавством, предательством - не важно, ведь цель оправдывала любые средства.
Но если с пашами и беями у Сулеймана разговор был короткий, то с женщинами своей семьи справиться ему было куда труднее. Сестры, дочери, фаворитки - все они так или иначе пользовались его любовью, чтобы получать желаемое, и в большинстве случаем повелитель был даже не против. Конечно, ему бы хотелось, чтобы они прямо говорили ему о том, что им нужно, не пытаясь заговорить ему зубы или задобрить чем-то, однако он понимал, что им и самим наверняка все эти разговоры даются непросто. И зачастую он шел у них на поводу.
Вот так и с Атийе все было несколько иначе, ведь здесь дело было не только во власти. Здесь в игру вмешивалась еще и любовь,  пусть немного затухшая, пусть поросшая пылью и мхом, и все-таки любовь, и в такие моменты, когда заготовленные фразы заканчивались, когда продуманный до мелочей разговор шел в совсем иное русло, когда женщина начинала говорить с ним от сердца, а не от разума, Сулейман видел ее настоящую. И это бесило, раздражало до ужаса, и в то же время почему-то заставляло сердце в груди предательски пропускать несколько ударов.
Атийе говорит, и в ее сладком как мед, мелодичном голосе слышится ирония. Она издевается над ним, с улыбкой на губах, и он понимает, что хотя она пришла совсем не за этим, сдержаться она попросту не может. И никогда не могла. Хоть и старалась, хоть и молчала, но время от времени говорила или делало что-то, что явно давало понять: она не смирилась. Не смирилась с тем, что ее место занял кто-то другой, не смирилась с тем, что больше не она - госпожа в султанских покоях, не смирилась с тем, что он ее разлюбил. Вот только последнее было неправдой.
Резко двинувшись вперед, Сулейман хватает женщину за горло, крепко сжимая его, и заставляет ее пятиться до тех пор, пока она не упирается спиной в одну из колонн, что подпирают потолок его покоев. Она совсем близко, он видит как блеск сотен свечей отражается в ее глазах, словно бесы пляшут в них свой победный танец. Она больше не улыбается, он стер эту ехидную улыбку с ее лица, однако этого мало.
Ему нечего ответить. Нечего возразить, ведь в ее словах, хоть они и полны яда, есть смысл. Он посчитал ее предложение хорошей затеей, пусть и лишь на минуту. Он дал согласие потому, что почувствовал свою вину перед Искандером, однако не ссора ли с Атийе тому виной? Сможет ли он уже признать, что она права, что он сделал это потому, что она попросила? Что если бы с таким же предложением пришел кто угодно другой, он бы никогда не пошел на такой совершенно ненужный для империи шаг?
Это раздражает. Ее правота раздражает, как раздражает и его собственное нежелание признать это. Тяжело дыша, Сулейман чувствует, как сердце колотится в его груди, он смотрит на свою фаворитку как-то дико, во взгляде его гнев смешивается с чем-то еще, чем-то, что он не может сдержать, остановить. Да и не хочет.
Подаваясь вперед, Султан впивается губами в губы управляющей гаремом, целуя ее жадно, страстно, яростно. Он будто признает свое поражение, и в то же время затыкает ей рот, отдаваясь единственно верному порыву, чувствуя, как рука, что держала ее за горло, медленно ослабляет хватку, а после и вовсе сползает по груди вниз, на талию женщины, прижимая ее к себе, в то время как сам Сулейман лишь углубляет свой поцелуй.

Он будто снова возвращается на десятки лет назад. Будто ему снова двадцать, а его любимица-Забава снова тает в его объятиях, такая хрупкая и нежная, словно ласковый лучик восходящего солнца. Прошло столько лет, между ними было столько обид и недосказанностей, столько женщин побывало за это время в его постели, но ни одна из них не дала ему того, что давала она. Та единственная, которую он полюбил однажды и навсегда, та неповторимая, ни с кем не сравнимая. Его Атийе.
Суровые мужские руки нетерпеливо расстегивают пуговицы на ее платье, заставляя его сползти вниз, оставляя ее лишь в облегающем шелке, похожем на ночную рубашку, который служил подкладкой в ее наряде. Резким движением Сулейман поднимает женщину на руки, заставляя обвить его ногами за талию и прижимая спиной ко все той же колонне, а нежный шелк трещит по швам, оставляя по бокам большие разрезы.
- Моя Атийе... - выдыхает он прямо ей в губы, а после его поцелуи опускаются ниже, оставляя горячие следы на шее, плечах, ключицах. Он безумно скучал по ней, ему так не хватало ее: ее запаха, ее нежной кожи, томного взгляда из-под светлых, опущенных ресниц. Ее голоса, ее прикосновений, ее тихих вздохов, ее близости тогда, когда это было ему действительно нужно. Сейчас Сулейман не мог думать обо всем том, что заставило их отдалиться. Все это было делами давно минувших дней, все это сейчас не имело совершенно никакого значения. Они здесь, сейчас, в эту минуту, а все остальное - лишь шум, лишь пустота.
Комнату наполняет стук в дверь, но повелитель не собирается останавливаться.
- Не сейчас! Никого не впускать! - громко рявкает мужчина, не выпуская женщину из своих объятий. Этот момент слишком прекрасен, слишком желанен, и никто не посмеет прервать его. Свободной рукой он ласкает изгибы ее тела, поднимается на лицо, пальцы касаются ее щеки, скулы, а после губ, и вновь ползут ниже, по шее, очерчивая ее аккуратные, миниатюрные формы.
Терпеть больше нет сил. Рывком повелитель распахивает свой кафтан и стягивает свои штаны, и уже в следующую секунду он и мать пятерых его детей становятся единым целым, сливаясь в агонии прямо посреди его покоев. Он прижимает ее к себе, словно самый ценный на свете бриллиант, чувствуя ее горячее дыхание на своей коже. Он не хочет отпускать ее никогда, застывая в этом моменте навечно. Как жаль, что это невозможно...
Они лежат на подушках у горящего в камине огня, что наполняет комнату тусклым светом. Атийе удобно устроилась у повелителя вежду ног, прикрытая пушистым меховым покрывалом, что приятно щекочет кожу, а ее растрепавшиеся от недавних событий волосы разбросаны по его широкой груди, облаченной лишь в шелковую ночную рубашку.
Ему хорошо. Так хорошо, как не было уже давно. Сейчас он чувствует, что рядом с ним по настоящему родственная душа. Душа, которая уже много лет доказывает ему свою преданность, не смотря на просьбы и убеждения, которыми она время от времени пытается влиять на него и его решения, не смотря на хитрость, что иногда мелькает в ее глазах. Все, что Атийе делала когда-либо, она делала ради него и их общих детей. Это Сулейман и ценил в ней больше всего, особенно в последние годы, когда любовь между ними перешла скорее в привязанность и уважение. Именно по этому он сделал ее управляющей своим гаремом, ведь после смерти Валиде только ей он доверял безоговорочно, не смотря на все обвинения, которые раз за разом на нее пытались повесить злые языки.
- Кто бы мог подумать, что после стольких лет мы окажемся здесь... -
Сулейман усмехается, медленно поглаживая женщину по оголенному плечу. А ведь он и правда не мог даже предположить, что сегодняшний вечер закончится именно так. Он вообще не мог предположить, что это еще когда-либо случится с ними, но ведь пути Аллаха неисповедимы...