Когда-то Селим читал про верования древних греков. Они считали, что на горе Олимп живут их боги, каждый из которых в ответе за ту или иную часть жизни простых смертных людей. Есть там и бог войны, и бог морей и океанов, и богиня плодородия, и даже богиня красоты. Но есть среди них и еще один бог, бог беспредельного неба, что способен вызывать гром и метать молнии.
Именно этим богом сейчас и чувствовал себя шехзаде. Конечно, он никогда не посмел бы сравнивать себя с Аллахом, но греческие боги казались ему не более чем вымыслом. Он стоял, уперевшись кулаками в свой письменный стол, и смотрел в пустоту. Ему казалось, что вокруг него собрались грозовые облака. Они нависли над его головой, грозясь разразиться таким громом, от которого стены во дворце задрожали бы от неожиданности и испуга. А стоило только кому-то войти в покои, как из его глаз моментально полетели бы молнии, способные убить человека на месте.
Он не понимал, почему в его жизни не может быть простого, спокойного счастья. Почему каждый раз, когда ему кажется, что все хорошо, кто-то из женщин вокруг вдруг решает все испортить? Почему заслужив наконец прощение повелителя и найдя в себе силы простить мать своего первенца, он все равно не может позволить себе быть счастливым, только на этот раз из-за Айбиге?
Селим вспоминал, как когда-то главный евнух Топкапы, что пережил трех правителей, и слыл женоненавистником, рассказывал им с Хасаном про гарем. Это случилось в тот день, когда юным шехзаде понравилась одна и та же рабыня, и они, по своему обыкновению, не нашли ничего лучше, чем решить свой спор кулаками.
Запомните, шехзаде. Женщины коварны. Не стоит верить в их невинный взгляд и ласковые слова. Не стоит забывать, что все они здесь лишь для одной цели: чтобы служить вам, и исполнять все ваши желания. Их задача: ублажать вас, и рожать здоровых шехзаде и султанш, продолжая османский род. Будьте благоразумны, шехзаде, не влюбляйтесь, не позволяйте этим хитрым созданиям околдовать вас. Помните: вы - будущее этой династии, и лишь вам решать, как жить, и кого звать в свои покои.
Конечно, если взглянуть на Селима и Хасана сейчас, можно без труда сделать вывод, что слова евнуха они не восприняли всерьез. Каждый из них познал любовь, каждый из них обжегся на ней, и каждый из них сейчас жил с последствиями собственного выбора. Но все чаще вспоминал мужчина слова старого евнуха, которому покойная Валиде Сафие Султан даровала свободу в расплату за долгие годы преданной службы. И все чаще думал о том, что возможно он был прав, как никто другой.
Но вот двери в покои шехзаде отворились, и в них появилась его первая, и до недавнего времени единственная фаворитка. На лице ее тенью лежало беспокойство, однако ее светлый лик подобно лучику солнца осветил его покои, заставляя мужчину почувствовать себя немного лучше.
- Хатидже - произнес он, и быстро выпрямился, обходя свой стол и в несколько шагов оказываясь подле своей возлюбленной. Руки его привычным движением заключили ее в объятия: даже год разлуки и обиды не заставил мужчину забыть, как приятно прижимать к себе ее хрупкое тело.
- Моя Хатидже... - прошептал он, зарываясь лицом в ее волосах, от которых пахло сладковатыми маслами. Она дарила ему успокоение одним своим присутствием, и ему не хотелось отпускать ее от себя никогда, словно это спасло бы его от всех невзгод. Однако стоять так посреди комнаты было как-то нелепо, потому, нехотя отпуская свою фаворитку из объятий, шехзаде приобнял ее за талию, увлекая за собой на тахту.
- Проходи, посиди со мной. -
Усаживаясь подле Хатидже на мягкую подушку, Селим тяжело вздохнул. Появление любимой хоть ненадолго и успокоило его, однако тяжелые мысли и расстройства никуда не делись, и продолжали терзать его душу.
- Я сегодня был у Айбиге. - Решив не затягивать, заставляя Хатидже томиться в ожидании и гадать над причинами его плохого настроения, Селим заговорил, поднимая на нее свои глаза. - Она устроила мне целый скандал, а после упала в обморок, снова подвергая опасности наших нерожденных детей. -
Селим чувствовал, как злость снова начинает клокотать внутри, и не знал, чего ждет в ответ от Хатидже. Однако ему были скорее важны поддержка и любовь, которые она могла ему дать.

Сказанное Хатидже удивило мужчину. И откуда в этой женщине столько понимания, столько сострадания? Ведь Айбиге на несколько лет отдалила момент примирения шехзаде и его опальной фаворитки, своим появлением лишив Хатидже всякой надежды? Однако мать его первенца говорила спокойно, даже с сожалением, утверждая, что непозволительное поведение беременной соперницы - ее ошибка. Аллах свидетель, такого мужчина точно не ожидал.
- Это не твоя вина, Хатидже. -
Селим устало вздохнул. Он понимал, о чем говорит его фаворитка, ведь во время нахождения в санджаке именно на ее хрупкие плечи ложилась ответственность за управление его гаремом. И Хатидже, надо отдать ей должное, справлялась с возложенной на нее задачей хорошо, особенно учитывая свое непростое на тот момент положение. Однако то, что творилось с Айбиге, она никак не могла остановить. Повлиять на беременную грузинку, казалось, было просто невозможно, она не слушала совершенно никого, даже своего господина, чем ставила его в очень неудобное положение. Ведь в конце концов, здесь они были не одни, закрытые в дальнем санджаке, спрятанные подальше от лишних глаз. Здесь они были в главном дворце Империи, где глаза и уши друзей и врагов разбросаны даже в самых потайных уголках столицы. И подобное поведение фаворитки бросало тень и на самого шехзаде.
- Ты не в силах ее образумить. Мне уже начинает казаться, что никто не в силах. Она не слушает никого, даже меня, чем вредит всем нам, ведь мои враги могут воспользоваться этим, как моей слабостью, чтобы навлечь на нас беду. -
Селим чувствовал раздражение и гнев, что бурлили внутри него. Даже прикосновения его возлюбленной не спасали его от этого накатывающего ощущения безысходности и тоски, однако он не стал противиться, когда она подвинулась чуть ближе и уложила его голову на свое плечо, медленно поглаживая его волосы.
Отвечать на заданный вопрос шехзаде не спешил. Он попытался расслабиться, прикрывая глаза и откидываясь на спинку тахты, увлекая следом свою фаворитку, приобнимая ее за плечи и прижимая к себе. Так, в тишине, рядом с женщиной, которая дарила ему понимание и поддержку, он почувствовал себя немного спокойнее. Правда теперь на него навалилась какая-то смертельная усталость, будто на его плечи кто-то положил огромную каменную плиту.
- Она ничего не желала... - в итоге негромко произнес мужчина, пальцами медленно перебирая шелковистые волосы Хатидже. - Она узнала про наше примирение, и сказала, что поняла, что больше не нужна мне. Что я больше не люблю ее, что она собственноручно отошлет тебе все подарки, что я делал ей, ведь если нет больше моей любви, то и все остальное ей не нужно. -
Повторяя для Хатидже разговор, что произошел между ним и Айбиге Хатун некоторое время назад, Селим чувствовал разочарование. Разочарование от того, что после нескольких лет любви, что он дарил Айбиге, после всех нежных слов и прекрасных подарков она все еще сомневалась в его чувствах к ней. Да, стоило ожидать, что его примирение с Хатидже станет для нее ударом, ведь она почти два года была единственной вхожей в покои шехзаде девушкой. Именно по этой причине Селим дал ей время, чтобы свыкнуться с этой неприятной для нее мыслью и найти способ смириться. Но она будто и не собиралась этого делать, словно полагала, что из-за ее истерик шехзаде вновь забудет о той, кого любил и почитал, той, что подарила ему первенца, единственного пока наследника, и вернется к ней.
Конечно, сравнивать двух женщин было неправильно, еще более неправильным было говорить об этом вслух, заставляя Айбиге почувствовать себя какой-то не такой. Они были совершенно разными, как огонь и лед: Айбиге была похожа на лесной пожар, который своей уничтожающей силой испепелял все вокруг. Хатидже же всегда была совсем другой, она с холодной отстраненностью принимала любые удары судьбы, находила способ примириться с ними, и никогда не действовала сгоряча, остужая свой собственный пыл силой разума. Именно по этому, как шехзаде полагал, ему и удалось полюбить сразу двух женщин, ведь они были совершенно друг на друга не похожи. Однако он не мог не сравнивать их. Не мог не замечать, как терпеливо несколько лет ждала своего счастья Хатидже, занимаясь воспитанием ребенка и управлением его гаремом. И как опрометчиво, как некрасиво сейчас поступала Айбиге, рискуя навредить не только их отношениям с Селимом, но и их нерожденным детям.
- А после ей стало плохо, и она почти упала в обморок. Я вовремя успел ее подхватить, чтобы она не навредила детям в своей утробе. -
Снова вздыхая, мужчина поднял свободную руку, потирая переносицу, а после повернул голову и посмотрел на свою фаворитку сверху вниз, второй рукой медленно поглаживая ее по плечу.
- Скажи мне, Хатидже, как ты выдержала все то, что было с нами за последние годы, и ни разу не подала виду, что мои поступки ранят тебя? Или они и не ранили? Может ты уже давно разлюбила меня? -
Селим криво улыбнулся уголками губ, понимая, что даже если это так, Хатидже никогда не призналась бы ему в этом. Однако он был уверен, что почувствовал бы, если бы такое случилось, потому скорее подшучивал над своей фавориткой.

Говорила ли Хатидже искренне? Действительно ли смогла она обуздать свои гнев и обиду, действительно ли поняла и приняла то, что случилось с ней, смирившись с собственной участью и живя лишь надеждой? Смогла ли она и правда простить, отпустить всю ту боль, что по ее словам испытывала все это время, и не пожелала и врагу? И правда ли, что не смотря на все эти мучения, которым подверг ее шехзаде, она смогла сохранить ту любовь, что была между ними?
Да и была ли она вообще? Любила ли его Хатидже хоть когда-то? В те времена, когда ее увезли из отчего дома, и принудили повиноваться какому-то совсем чужому ей господину, для которого она была лишь рабыней, игрушкой в его всесильных руках? Тогда она часто говорила ему о доме. Он наверное никогда и не осознал бы, что чувствуют рабыни, попадающие в гарем, ведь для него такой уклад был вполне привычным, он и представить себе не мог другой жизни. Но благодаря беседам с Хатидже осознание пришло достаточно быстро, он смог пусть не ощутить, но хотя бы представить себе, каково здесь всем тем, кого привозят из далеких, совсем не похожих на Османскую Империю земель.
Конечно, чем больше проходило времени, тем меньше мать его первенца вспоминала о своем прошлом. О доме, который покинула против воли, о родителях, которых оставила, не имея другого выхода, о жизни, которую представляла себе, лежа ночью в своей постели, и которую никогда уже не сможет прожить. Но забыла ли она, или просто молчала, принимая правила игры? Полюбила ли она его искренне, на столько, чтобы отказаться от своего прошлого, отдаваясь будущему, или лишь поняла, какая ей выпала возможность, и решила ею воспользоваться, влюбляя в себя наследника престола?
Раньше Селим никогда не задавался такими вопросами. Он видел в ней ангела в человеческом обличии, родную душу, с которой хотел делить радости и горести, мать его единственного сына, что верна и предана ему потому, что любит так же сильно, как и он сам. Однако со временем многое изменилось.
Поступок Хатидже, что привел к их ссылке в Трабзон, а после злость на весь мир, разочарование в близких ему людях и осознание того, что никому кроме себя самого он не нужен и не дорог сделали шехзаде Селима куда более серьезным и даже недоверчивым. Он продолжал вести знакомую ему игру, вот только теперь наконец начал сам устанавливать правила.
И возможно, не появись в его жизни Айбиге, он бы так никогда и не засомневался в чувствах, что испытывала к нему Хатидже Султан. Возможно, прости он свою первую фаворитку чуть раньше, чем темноволосая грузинка вошла в его жизнь, и он бы так никогда и не поставил под вопрос чувства его темноглазой госпожи, ведь единственной причиной их отдаления стал он сам. Она возможно и поддержала бы его в это трудное для него время, вот только он не позволил ей. 
Но Айбиге была совсем другой. Даже сейчас ее поведение, каким бы непозволительным и глупым оно не было, говорило лишь об одном: чувства ее к шехзаде настоящие, сильные, словно огонь, что уничтожает все на своем пути. А что же Хатидже? Можно ли полагать, что ее спокойствие и смирение - лишь особенности характера, а ее воспитание и принятие правил гарема - заслуга многолетних стараний главной калфы и ее помощников? Действительно ли две женщины в его жизни любят его одинаково сильно, просто по-своему? И можно ли вообще измерить силу любви?
На все эти вопросы молодой мужчина не знал ответа. Ему хотелось бы уметь читать мысли, хотелось бы узнать, о чем думают его фаворитки, когда шепчут ему слова любви, или наоборот захлебываются от слез и обиды. Однако это было невозможно, и Селиму оставались довериться лишь своему сердцу, надеясь, что оно подскажет ему верный путь.
- Как видишь, страхи твои оказались беспочвенными. Мы оба страдали по вине других, мы оба угодили в ловушку судьбы, и нам потребовалось немало времени, чтобы вновь найти свет в этой беспросветной тьме. -
Селим смотрит на бледное, словно фарфоровое лицо своей Хатидже, освещенное лишь тусклым мерцанием свечей, что горят в его покоях. Она поистине прекрасна, она будто луна, что притаилась на ночном небосводе, и смотрит на него своим лукавым взглядом. Он не станет омрачать этот момент упоминанием о том, что его тьма рассеялась чуть раньше, чем ее. Что в его беспросветном мраке появилось другое светило, и с его помощью он нашел дорогу домой, оставляя мать своего единственного наследника блуждать в одиночестве. Она и сама все это знает.
- Однако сейчас все наконец вернулось на круги своя. - Поднимая руку, Селим касается своими пальцами нежной кожи на щеке девушки, и медленно ведет их вниз, очерчивая скулы, спускаясь по шее и обводя ключицу, все ниже и ниже, пока костяшки его пальцев не коснутся ткани ее прекрасного платья.
- Иншалла, всевышний не оставит нас больше, не обделит своей милостью. И ты, моя прекрасная Хатидже, родишь мне еще не одного здорового наследника. -
Подаваясь вперед, мужчина касается губами губ своей фаворитки. Злость в нем утихла, на ее место пришли сомнения, но шехзаде не хочет сомневаться. Не сейчас, не здесь, не с Хатидже в его объятиях. Углубляя поцелуй, Селим медленно подминает девушку под себя, укладывая ее на тахту. Улыбаясь даже во время поцелуя, он позволяет себе прикасаться к тонким изгибам ее хрупкого тела, наслаждаясь осознанием того, что она, его прекрасная госпожа, всецело принадлежит ему.