- Гюльшах, дорогая, проходи! -
Хюррем улыбается, поднимаясь с тахты, и протягивает руки вперед в приветственном жесте. В ее покоях светло и пахнет благовониями, а на столе стоит поднос с фруктами и сладостями. Госпожа подготовилась к приходу подруги, которую собственно сама и позвала. В последнее время они с матерью шехзаде Османа проводили много времени вместе. Иногда это были обычные, ни к чему не обязывающие беседы, когда женщины просто сплетничали ни о чем, вышивали или пили вместе щербет. Иногда беседы эти окрашивались в совсем другие тона, превращаясь в хитрые планы, когда служанки отправлялись прочь, а голоса становились тише и таинственнее.
Так и сегодняшняя встреча не была исключением. Хюррем не просто так позвала к себе подругу, она уже несколько дней вынашивала в себе очередной план, и сегодня решила, что пришла пора привести его в действие.
- Присаживайся. Есть разговор. -
Султанша виделась с некогда любимой фавориткой повелителя каждый день, да и в целом была осведомлена обо всем, что происходит во дворце, потому решила избавить их обеих от лишних церемоний и ненужной болтовни. Они обе понимали: если бы у Гюльшах что-то случилось, Хюррем бы узнала об этом одной из первых. Потому справляться о ее самочувствии или делах султанша не стала. Лишь махнула рабыням, чтобы вышли, а после прошла вместе с подругой вглубь покоев и присела возле нее на тахту, обращая свой взор на явно заинтересованную такой встречей женщину.
- Мне кажется, нашему повелителю очень одиноко после смерти Эмине Султан. И его, разумеется, можно понять. Он очень любил свою фаворитку. -
Хюррем делает небольшую паузу, а на ее лицо тенью ложится грусть. Она за всю свою жизнь не познала взаимной любви, любви, о которой слагают стихи и поют песни. Любви всепоглощающей и умолишающей, любви, из-за которой теряют голову от одних лишь прикосновений друг к другу. Потому она могла только представить себе, каково сейчас их великому падишаху, ведь говорят, что он был очень привязан к Эмине Султан. Однако быть собой от этих мыслей Хюррем не перестала, потому в каждом происшествии искала слабые и сильные стороны, прикидывая возможности его дальнейшего развития.
- Однако нам обеим известно, кому смерть фаворитки повелителя была выгоднее других. - Султанша многозначительно смотрит на подругу, а после продолжает. - Нельзя допустить, чтобы Атийе снова протоптала себе дорогу в покои султана. Если это случится, избавиться от нее будет намного труднее. -
Всем известно, что Атийе Султан на протяжении долгого времени была любимицей повелителя. Об этом свидетельствовал как минимум тот факт, что она родила династии аж пятерых детей. А это значило, что когда-то между златовласой полячкой и султаном были весьма сильные чувства. И ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы эти чувства вернулись.
- Я присмотрела одну рабыню. Ее доставили недавно, незадолго до начала эпидемии, но уже успели неплохо обучить. -
Султанша решила больше не тянуть, переходя сразу к делу.
- Мне кажется, повелителю она может понравиться. Она молода, но не слишком, красивая, статная, говорят даже, что из какого-то знатного рода. Послушная, прилежная, быстро учится, не дерзит, не сопротивляется. Думаю, если дать ей правильный...стимул, она сможет сослужить нам хорошую службу. -

Хюррем Султан удивил тот факт, что Гюльшах было неприятно слышать о новой наложнице повелителя. Сама она любви никогда не испытывала, но могла представить себе, хоть и не в полной мере, какие чувства были у молодой тогда Гюльшах к повелителю мира и отцу ее детей. Однако с тех пор прошло так много лет. Неужели мать шехзаде Османа до сих пор испытывает нежные чувства к султану Сулейману, даже после того, что он заставил ее пережить? Или ее просто задевает тот факт, что сама она его любовь потеряла, а теперь поможет кому-то другому эту любовь обрести? Размышления на эту тему были интересны Хюррем, но вдаваться в них сейчас она не собиралась. Для этого найдется другое время. Сейчас же нужно обсудить вопросы куда более насущные. 
Слова подруги, безусловно, были наполнены смыслом. Гюльшах хоть и провела много времени в старом дворце, далеком от интриг столицы, все-таки имела светлый ум и прекрасное представление о том, как устроен гарем падишаха. Однако согласиться с ней полностью Хюррем не могла.
- Ты конечно права, дорогая, гарантировать привязанность и верность этой девушки мы не может, и надеяться на это было бы глупо. Однако мы с тобой обе прекрасно понимаем: прошло уже несколько месяцев с момента смерти Эмине Султан, и совсем скоро по золотому пути пройдет новая наложница, хоть с нашими усилиями, хоть без них. -
Хюррем многозначительно посмотрела на подругу и продолжила, привычным жестом поправляя подол своего платья.
- Если сейчас нам удастся подобрать нужную девушку, есть шанс, что в будущем мы сможем хоть как-то влиять на нее и ее решения. Если же в покои повелителя попадет рабыня, направленная туда Атийе Султан, или, того хуже, достаточно хитрая, чтобы привлечь внимание скорбящего повелителя самостоятельно, все наши надежды пойдут крахом. -
Госпожа вздохнула, складывая руки перед собой на колени и отводя взгляд в сторону.
- Что же касается еще одного шехзаде - не думаю, что есть смысл переживать на этот счет уже сейчас. Заставить девушку пить травы и отвары постоянно мы не сможем, если конечно она не на столько глупа, чтобы не хотеть детей от повелителя. Рано или поздно она непременно забеременеет, этого не избежать. Однако всегда есть шанс, что родится девочка. -
Хюррем вновь перевела взгляд на подругу и улыбнулась, будто в том, что она собиралась сказать, не было ровным счетом ничего ужасного.
- Ну а если вдруг родится шехзаде...Чтож, новорожденные дети часто погибают, не дожив и до годовалого возраста. -
Намек на ужасные поступки был произнесен совершенно обыденным, спокойным голосом. Хюррем действительно считала, что волноваться о том, что когда-то у повелителя родится еще один ребенок, было слишком рано. Но даже если бы такое случилось, госпожа была уверена: и из этой ситуации можно без труда найти выход.
- Чтож, думаю, пришло время посмотреть на эту рабыню и послушать, что она скажет нам. -
Кивнув подруге в знак одобрения, Хюррем обернулась так, чтобы теперь сидеть ровно, а не в пол оборота, как до этого, во время разговора с Гюльшах. Она хотела выглядеть как можно более внушительно и значимо, всем своим видом подчеркивая собственный статус.
- Позовите Шадие Хатун! - велела султанша, прекрасно понимая, что девушка наверняка уже ждет за дверью. Госпожа послала за ней как раз перед тем, как Гюльшах вошла в ее покои.

Когда хатун появилась в покоях, Хюррем осмотрела ее оценивающим взглядом с ног до головы. На ее губах заиграла довольная улыбка, и она чуть наклонилась к Гюльшах, которая сидела по правую руку от кузины падишаха, так же рассматривая "конкурентку".
- Правда ведь она хороша? - воодушевленно шепнула госпожа подруге, не собираясь обращать внимание на возможную ревность матери старшего шехзаде. Гюльшах не стоит тешить себя бессмысленными надеждами, ей в ее возрасте уже не стать любимицей повелителя, как бы сильно она этого не захотела.
Зато девушка, что стояла сейчас перед султаншами, по мнению Хюррем, могла понравиться повелителю. Она была не слишком молодой, как большинство привезенных в гарем рабынь, которым не исполнилось еще и шестнадцати, а значит могла заинтересовать султана не только своей свежей красотой, но и, возможно, своими мозгами и умениями. В конце концов, жизненный опыт много что значил, а разница в три года в таком юном возрасте могла играть большое значение.
- Да, хатун, проходи. -
Госпожа подозвала девушку ближе, и чуть склонила голову на бок, рассматривая ее, словно оценивая товар. Светлые густые волосы были в гареме редкостью, и чем-то напоминали шевелюру Атийе Султан, точеная фигурка хатун напоминала по своему строению фигуру почившей Эмине, а разрез глаз делал девушку похожей на лисицу, которых Хюррем в своем старом доме повидала уйму. Ее муж часто ездил на охоту.
Словом, выглядела хатун весьма неплохо, а блеск и интерес в ее глазах давали надежду на то, что и в разговоре она будет достойной собеседницей. К тому же, в девушке совсем не было страха, что Хюррем заметила сразу, как только та появилась в покоях. Не смотря на опущенные в знак смиренного уважения перед членами династии глаза, девушка стояла ровно и дышала спокойно, спина ее была прямой, а плечи приподняты, что свидетельствовало о хорошей, самоуверенной осанке.
Еще одним плюсом было то, что девушка судя по имени и владению языком была мусульманкой, а значит обучать ее всем азам требовалось куда меньше, чем других бестолковых рабынь из разных уголков света, которые привыкли жить совсем в другом, варварском свете.
- Расскажи нам, Шадие, откуда ты попала во дворец, и чем жила раньше? -

Слушая хатун, Хюррем Султан лишь медленно кивала. Венецианка, очевидно, была не глупа, ведь все ее речи были сладки, как мед, уж очень сильно ей хотелось понравиться султаншам, что сидели перед ней. Хюррем могла бы конечно заподозрить в этом стремлении что-то странное, ненормальное, однако госпожа никогда не была склонна к беспричинным сомнениям и переживаниям. Все было понятно без лишних раздумий, хатун была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, куда она попала и чего здесь можно добиться, а потому ее попытки говорить то, что как ей кажется от нее хотят услышать были даже похвальны. В конце концов, она не станет брыкаться, как многие новенькие хатун в гареме, что все еще надеются получить обратно свою свободу. Шадие же может лишь возгордиться, заняв определенное положение, однако Хюррем Султан не сомневалась, что сможет поставить ее на место, если этого потребуют обстоятельства.
Султанша молчит, уступая матери наследника османского престола право озвучить хатун их пожелания. Она делает это намеренно, ей все еще любопытно понять, правильно ли ей показалось. Действительно ли Гюльшах Султан после стольких лет проведенных в ссылке по воле повелителя все еще ревнует его к молоденьким наложницам? Неужто его пристрастия все еще не безразличны ей? Неужто она сама хотела бы снова пройти по золотому пути, возвращая себе давно забытую благосклонность правителя?
Когда Гюльшах бросает на кузину падишаха вопросительный взгляд, словно спрашивая разрешения озвучить основную цель визита Шадие хатун, Султанша еле заметно кивает. Они узнали все, что хотели, смогли рассмотреть девушку хорошенько и убедиться в том, что она готова выполнять то, что ей будет поручено. По крайней мере сейчас, пока она еще простая рабыня.
Гюльшах Султан говорит о любви, и Хюррем с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза. Отчасти она конечно завидует своей подруге, которая хоть на недолгий миг, и все-таки познала, что такое настоящая, взаимная любовь. Самой же Хюррем это не ведомо, потому она предпочитает думать, что значение любви слишком сильно переоценивают. Когда же опальная фаворитка повелителя замолкает, в комнате повисает тишина. Хюррем Султан внимательно смотрит на рабыню, что стоит перед ними, стараясь угадать, что молодая венецианка думает в этот момент, но прочесть по ее лицу ничего не может. Ни страха, ни радости, ни разочарования. Чтож, это любопытно.
- Однако просто подослать тебя скорбящему повелителю мы не можем. -
Госпожа берет инициативу в свои руки, продолжая начатый Гюльшах разговор.
- Слишком велик риск, что Султан отошлет тебя обратно, потому что будет занят, или не в настроении, и второго шанса у нас может не оказаться. Нам нужно сделать так, чтобы повелитель сам вызвал тебя в его покои. Чтобы заинтересовался тобой, Шадие, и своим собственным приказом провел тебя по золотому пути, возжелав видеть именно твое прекрасное личико в своих объятиях. -
Вздохнув, Хюррем Султан вновь бросила быстрый взгляд на свою подругу, словно проверяя ее реакцию на все сказанное ею. Однако Гюльшах казалась невозмутимой, привычно скрывая эмоции за маской спокойного благородства, и Хюррем вновь обернулась, устремив свой взгляд на Шадие.
- Ты можешь не волноваться, хатун, мы все продумали. - На деле все продумала сама Хюррем, однако как-то выделять это султанша не хотела. Не зря ведь она позвала мать старшего шехзаде сегодня в свои покои, предлагая поучаствовать не только в самом разговоре, но и во всем заговоре целиком. - Главная калфа будет давать тебе такую работу, чтобы ты почаще крутилась подле повелителя. Помогала и прислуживала там, где Султан Сулейман сможет тебя заметить. И я уверена, с твоей внешностью ты быстро привлечешь к себе внимание нашего падишаха. -
Губы госпожи изогнулись в ухмылке. Она знала, что повелитель был падок на женскую красоту, особенно теперь, когда он остался совсем один, и некому больше скрасить его одиночество даже в ночь четверга.