[ птичка сорвалась так скоро, взмахнув подолом платья, как крыльями — оставив за собой лишь тонкий след духов; а он всего лишь приоткрыл дверцу клетки ]
[indent] Мехмед с места не двигается, понимая, что для девушки сейчас его движение каждое сродни плети ударам: шаг вперёд — замах — удар, улыбка — ещё один — до кровавых лоскутов израненной кожи. Продолжает стоять, даже когда встречает взгляд, полный недоверия, гордости [ той самой, отваги глупой, что так нравилась ]; встречает гордо, спокойно, не показывая, как ликование внутри него в овации перерастает: театр одного актёра, на сцене под лучами солнечными, трескаются маски, разлетаются на куски.
посмотри на меня — такой ты представляла нашу встречу, лале?
я — столько раз представляя её в своих мыслях, выучив от и до, зазубрив наизусть под стиснутые зубы и кровавую пелену перед глазами, сквозь боль от кровавых росчерков, унижения незаслуженного — не так
[indent] Она стояла перед ним, полная страха и волн отчаяния, ему должно быть смешно; должно было быть — о, как же ликовала его сущность, добравшаяся до плоти, когти запустив в бледное тело, зубами вгрызаясь в алеющие губы — [ мне жаль ], словно пощечина от отца заново цветком кровавым на щеке расцветает. То потерянное чувство, полное детской обиды и недоумения, по истине разочарования в глазах ребёнка; на отца он смотрит взглядом открытым, со слезами от боли выступившими — на долю секунды рухнувшая маска и детский молчаливый крик ”за что, папа?”. После: осознание, гнев, ненависть, кровь на губах и содранные в мясо костяшки. [ предатели! — каждый в стенах этого замка, любой ] Понимает, только себе доверять можно, и от этого на сердце еще больнее.
его одиночество на века поселилось рядом
[indent] Он не останавливает птичку, когда та шагом быстрым — уж скрыть пыталась, не вышло — покои его покидала; оставляла в одиночестве, снова, на этот раз мыслями полная сама, сломленная, разбитая, его. Отпускает, чтобы потом сильнее привязать к себе; идёт на жертвы, которые раньше считал недостойными. Изменился, вырос, возмужал — хитрее стал, острее, изысканней; Тьмой науськанный ещё прекрасней, великим быть обещал ... и станет.
[indent] Срывается — чуть пальцы дрожат, когда слова слышит беспощадные, хуже пощёчины, подлого удара; выдоха не сдерживает шумного — птичка не слышит уже, [ снова один ] — резкая боль в руке от удара в стену и рычание непроизвольное с губ сорвавшееся.
— Ты умеешь бить, Лале; умеешь уничтожать, каждое твоё слово — смерть, — смеётся, затылком к стене прижимаясь, пальцы в волосы запустив; тюрбан на пол скинув, как ненужную тряпку. [ не из жалости ] — слышала, каждое его слово, предназначавшееся лишь для Аллаха и матери... или наставница длинный язык имея, рассказала, пальцы свои к губам прижав.
Нет!
[indent] Такого предательства не простить; единственный человек, доверие которого ещё не предано, взгляд нежный и руки старческие, дрожащие, за плечи обнимающие, полотенцем мокрым кровавые полосы на спине обрабатывающие — мать не предаст [ любить меня, пожалуйста, продолжай ], вера его в руки эти непоколебима.
[indent] Дышит тяжело, панику в душе успокаивая; гнев стихает столь же быстро, вкус тошнотворный оставив за собой — вздыхает, поднимаясь на ноги, [ падая — крепнем ]. На зло врагам своим, с каждым взглядом, каждым словом лишь сильнее становится, кремень: видит неповиновение, насмешки слышит — глотает, крепко стиснув зубы, идёт вперед, не по головам, так со спиной гордой. Уверовав для себя, решив — заслужит любовь среди народа; через смерть собственную, если потребуется — но добьётся, с корнем вырвет.
[indent] Мечты есть, как и у многих детей, вот только не ребёнок уже — слишком быстро вырос — мечты реальные, снами разум окутывавшие, с губ нисходящим словом ”Константинополь” душу терзающие. Раньше он позволил себе заявить во всеуслышание, спесь чужую сбить, но и свою растоптать под ухмылками визирей и рукой Халиль-паша властно придавленной. Сейчас понимает, действует иначе, мудро — своими сторонниками себя окружает, не-турками [ а пел раньше как, что с детьми вассалов водиться — на смех поднять ]; преданы они куда яростнее, беспринципно. Заганос-паша, тенью верной со времён Манисе за спиной стоит, усмешкой ехидной хмурый взгляд великого визиря встречая: под опекой его теперь янычары, то бишь под опекой султана — алчные до крови и золота, получат то, чего так хотели, при первом правлении шёпотом вести об измене разнося. Теперь не выйдет, не так просто — альянс родов крупных османских у власти веками стоявший под угрозой — Мехмед мстит с легкой руки, улыбкой прохладной и лаской лживой ”Вы же доверяете мне, учитель?”
— Я Вам доверяю — ложь, — понимают оба, и когда губы чужие и лоб к ладони прикасаются, дрожь негодования едва сдерживаемая по телу проходит. Не замечает никто, но сам улыбку скалит, не-искреннюю, на ложе бывшем отца восседая, внимает речам. Одни и те же, столько раз слышимые, предупреждения от византийцев из уст визиря звучат игрой, шуткой дерзкой; и смешок тихий слетает с губ, когда имя Орхана звучит во всеуслышание.
[indent] Мехмед рукой голову подпирает, выслушивая до приторного сладострастия вежливо, не перебивая; удивляется — насколько же недооценивают его, насколько слабым считают. Дядя, не способный в руках ничего удержать, кроме груди женской — инструмент для контроля, запугивания — способ проверить его силы, попытка спрятать Красное яблоко от спешивших сорвать его рук. Опасная попытка дразнить змею, то и дело тыкая в неё палкой — не отступит, Аллах видит, и мирных переговоров с ромеями не допустит: не сейчас, когда все уже решено было. [ много веков назад, самим пророком — не им ] Халиль-паша зубами скрепит, но молчит, не спорит — не в силах — поддержка его на глазах сыпятся, бывших визирей, на стороне его, султан наместниками в города отправляет важные, торговые точки, для сбора дани; окружённый людьми преданными власть в кулаке держит, оковы на чужом горле сжимая крепче.
да, халиль-паша, ваши уроки не будут мной забыты
[indent] И все же, раскол во дворце сохраняется; шепотки ветер разносит по стенам и чужим опочивальням; недовольство вечное, опасность смены власти, все ещё в руках главного визиря козырем спрятанное — сомнения, поселившееся и в душе самого султана, корнями проросшее в самую глубь. Что, если ошибка? Если не справится — умрет, будет уничтожен своим же народом, волной ненависти сметён в Джаханнам, где уже распростерла руки Тьма, ожидающая его с усмешкой холодной. Ни капли тепла нет в холодных стенах, порыв воздуха свежего приносит лишь шёпот ненавистный и очередную боль.
— Ждите здесь, — оставляет стражу у двери — единственное место, дарившее ему не тепло — надежду; домик матери Хюмы-хатун, лица которой — не помнил; словом ”мама” — назвать не мог, даже в мыслях, не понимая, не ведая. Глаза закрывает, приоткрывая дверь, аромат дома вдыхая полной грудью — зная, [ её ] там нет, но представляя, руки нежные и шёпот, словно во снах видя: « Мехмед, мальчик мой » Дверь закрывается с хлопком тихим, и лишь тогда только шаг вперёд делает, с выдохом резким понимая, что на мгновения эти дышать перестал: не заходил сюда с приезда; не позволял прийти даже наставнице, [ прошу тебя ], хотел вначале оказаться здесь один, каким всегда был, есть и будет.
[indent] Замирает, не в силах пройти дальше, внутрь комнаты, дышит рвано, словно плачет — плакал бы, если помнил как — должен ли он помнить, что она сделала? Как защитила — никто не открыл ему правды, даже наставница отрицательно качала головой, когда маленький мальчик крепко сжимал пальцы на ткани платья.
бесстрашный маленький мальчик — сейчас, он бы мог приказать ей рассказать — но боялся услышать правду
[indent] Дрожащими руками тюрбан снимает, в руках к себе прижимая — словно место то, где оказался, священно — шепчет едва слышно обращение привычное, на колени опускаясь, где стоял: дальше никогда не заходит, как если бы девушка молодая не переступила порог месджида по воле пророка. Лбом ворса мягкого касается, веки жмуря до кругов перед глазами ярких, пальцами скользнув по ковру, сжавши ладони. Тяжело дышит, но молчит, в тишине полной словно бы хотев ответы услышать на вопросы незаданные, но, в насмешку будто, слышит другое — скрежет тихий, как если бы существо какое рядом совсем появилось — поднимается резко, саблю из ножен вытащив в один момент, в руке провернув звенящее оружие:
— Кто здесь? — голос звенит от напряжения, а взгляд, наконец, бесстрашно по стенам и мебели проскользнув, платок замечает женский, от дождя влажный ещё, на краю кровати. Леденеет взгляд султана, когда Мехмед в два шага пересекает комнату, ткань с постели затхлой сдергивая; холодеют пальцы, когда понимает, [ что ] видела, слабости порыв — нет прощения — и лучше бы забыть на века о том, что произошло, чей бы силуэт не прятался за ширмой.
[indent] Саблю снова в ножны убирает, оставляя, все же, ладонь на эфесе. Сжимает в руке другой платок влажный, почему-то столь знакомым ему показавшийся, и стоять продолжая напротив, дожидаясь, пока сама навстречу выйдет.
— Бесполезно играть в прятки. Выходи, — пытается смягчить голос, но нотки гнева погасить не удаётся: звенят, переливаясь в тишине покоев. Зол, что позволил себе беспечность; яростен, что в доме его матери чужой оказался; обижен, что кому-то это место может роднее быть, чем ему самому.
